Мне было пятнадцать. Я был щуплым парнишкой, выглядел на двенадцать. Родители 8 марта выпили — гораздо меньше, чем обычно. Возвращались домой около часу ночи. Только мы собрались спать, как через двадцать минут в дом ворвалась паника: соседка с малышом на руках, стук в окна, звонки. «Капец», — было всё объяснение.
Я выбежал на улицу. Картина сюрреалистичная: наш двор, тихая мартовская ночь, и мой сосед — обычный, спокойный мужик — сидит на пороге своего дома. Но это был не он. Это была его оболочка, внутри которой бушевало что-то чужое. Он сидел, тяжело и хрипло дыша, как загнанный зверь. А глаза… Глаза были выпучены, безумные, бегающие. В них не было ни капли узнавания, только чистейший, животный страх, переходящий в ярость.
— Зачем ко мне припёрлись? Где эта (жена его)? — рычал он.
Мой отец, человек с железными нервами, начал с ним говорить спокойно, даже шутил, пытаясь достучаться. И в этот момент сосед, с нечеловеческой силой, кинулся на него. Отец, крепкий мужик, еле удержал. Тот вырвался, рванул в дом и вцепился в кухонный ящик. Отец оттолкнул его, ящик вылетел с треском, и по полу рассыпалась груда посуды. Я, на автомате, схватил соседа со спины. Он дёргался, лягался, повалил стол. На шум прибежали его собственные сыновья-подростки. Мы вчетвером еле сдерживали его отца, который стал для нас незнакомым монстром.
Потом вдруг он обмяк. Сел, уставший. Смотрел на порезанные в кровь осколками руки и спрашивал, кто его порезал. «Ты упал», — мягко сказал ему мой отец. Он кивал, просил воды. Казалось, кошмар кончился.
Как только его подняли на ноги, чтобы вывести на воздух — всё началось заново. Звериное дыхание, бешеный взгляд, вопли: «Всех поубиваю!». Его поймали, скрутили втроём взрослых мужиков. Он выкрикивал, что один из соседей будет «первым в его списке убитых». Я бегал за помощью, не замечая, что мои ноги тоже в крови от осколков. Мы, мальчишки, только стояли в стороне, слушали этот ужас и носили воду.
Через полчада ад начал отступать так же резко, как и наступил. Он снова стал им — нашим соседом. Только растерянным, ничего не понимающим. «Чего вы все тут собрались?» — спрашивал он, прогоняя нас. Потом, в три часа ночи, позвал всех… пить чай. И всё время недоуменно спрашивал, кто и зачем вырвал тот ящик на кухне. Мы уже всё убрали.
Я ждал отца ещё сорок минут, не мог успокоиться. В тот момент я принял самое важное решение в жизни: я никогда не хочу оказаться по ту сторону этого кошмара. Не хочу быть тем зверем с бешеными глазами, которого скручивают трое мужчин на его же дворе. Не хочу, чтобы мой сын с ужасом держал меня за спину, пока я ломаю собственный дом. Не хочу, чтобы потом я ничего не помнил, а они — помнили бы каждую деталь.
P.S. Это не белая горячка. Это, скорее всего, острое алкогольное психотическое расстройство (или одна из форм патологического опьянения). Маленькой дозы хватило, чтобы мозг соседа на время «коротнуло». Он был невменяем, опасен для себя и окружающих, а наутро — ничего не помнил. Это страшнее запойных «чертиков», потому что непредсказуемо. Это может случиться с кем угодно и когда угодно, даже после пары бутылок пива. И нет гарантии, что в следующий раз всё обойдётся разбитой посудой и порезами.